Nedugi velikikh.‌‌Prazdnichnyy khudozhnik

Abstract

Жизнь Бориса Михайловича Кустодиева, особенно ее вторая половина, сродни подвигу: человеческому, творческому, подвигу в противостоянии с судьбой, которая, как известно, порой весьма изощренно выбирает своих жертв, испытывая силу их духа. Не всем удается противостоять ударамсудьбы, но Кустодиеву удалось.Представьте себе молодого человека, который вдруг оказывается прикованным к коляске, у него развиваются пролежни. Но при этом он не теряет присутствия духа, чувства юмора, берет в руки краски и начинает писать.

Full Text

Ж изнь Бориса Михайловича Кустодиева, особенно ее вторая половина, сродни подвигу: человеческому, творческому, подвигу в противостоянии с судьбой, которая, как известно, порой весьма изощренно выбирает своих жертв, испытывая силу их духа. Не всем удается противостоять ударам судьбы, но Кустодиеву удалось. Представьте себе молодого человека, который вдруг оказывается прикованным к коляске, у него развиваются пролежни. Но при этом он не теряет присутствия духа, чувства юмора, берет в руки краски и начинает писать. Первые признаки болезни дали о себе знать в 1909 г. Неожиданно появляются боли в руке, которым художник, конечно же, не придает значения, объясняя их переутомлением. Ему и не приходит в голову, что эти боли – зловещий сигнал к началу трагического периода жизни, который ему предстоит преодолевать, не выпуская из рук кисть. Пока Кустодиев продолжает заниматься тем, что должен делать художник. К тому же он получает звание академика живописи, подтверждающее не только его мастерство и талант, но и признание в художественном мире. Однако в 31 год отмахнуться от болезни уже не удавалось: боли в руке и шее все усиливались, не прошло и года, как он вынужден признаться: «Страдаю очень, особенно по утрам. Подлая рука моя болит вовсю и вместо улучшения с каждым днем чувствую себя все хуже и хуже». К болям в руке прибавились сильнейшие головные боли со рвотой. В письме жене от 23 мая 1910 г. он сообщает: «Мучаюсь со своей рукой, которая мне отравила все существование – работать страшно хочу, но она, видимо, пока утомляется, хотя странно – во время работы даже приятно – вероятно, все-таки мускульные движения заставляют работать волокна, что ей необходимо. Особенно болит она по утрам – я просыпаюсь от боли и должен сесть на кровати…». Как видно, болевой синдром достигает своего апогея, не просто нарушая качество жизни, но и лишая возможности творчества. Так или иначе, боль заставляет его наконец обратиться за консультацией к петербургскому неврологу, профессору Эрнесту Августовичу Гизе. «Вчера был у доктора Гизе…. Смотрел целый час – нашел невралгию правой руки и посоветовал сделать рентгеновский снимок плеча и шеи, чтобы узнать, нет ли какой внутренней причины этой страшной боли». Неизвестно, удалось ли выполнить рекомендованное обследование пациента, но очевидно, что было назначено какое-то лечение и прежде всего, как нетрудно догадаться, рекомендовано воздержание от работы, то есть прекращение на какойто период творческой деятельности. Именно в это время Кустодиев получает сообщение, что его картина «Гулянье», отправленная на международную выставку в Брюссель, удостоилась там серебряной медали. А вскоре, еще более неожиданно, – приятное письмо от министра народного просвещения Италии с просьбой прислать свой автопортрет в коллекцию прославленной галереи Уффици. Ведь об этом может мечтать каждый художник. Конечно, он с удовольствием напишет портрет для знаменитой галереи. Вот только необходимо поправить свое здоровье, тем более что после некоторого улучшения вновь появляется с прежней силой боль. Из письма к И.А.Рязановскому: «Вернулась опять-таки болезнь, но с еще большей силой – хожу из комнаты в комнату, боль в руке адская, а через две недели, вероятно, поеду в Швейцарию – доктора посылают. Я лечился, один говорит одно, другой – другое, а вот последний (профессор Яновский) нашел, что это какая-то железа, от какого-то процесса в легких (невылеченный старый бронхит) давит на нерв – оттого вся и боль. Это, конечно, меня не успокаивает, а еще хуже то, что надо бросать все – всю работу на полном ходу – и уезжать. Это обидно!». Подобные строки из письма Кустодиева трудно прокомментировать. Возможно, что профессор Яновский предположил наличие туберкулеза позвоночника с учетом вероятного поражения лимфатических узлов и перенесенного легочного заболевания (первичный туберкулезный комплекс). В мае 1911 г. Б.М.Кустодиев в сопровождении жены и сына выезжает для лечения в Швейцарию, в местечко Лейзен под Лозанной. Он поступает в частную клинику, руководимую известным фтизиатром Огюстом Ролье. Врачи клиники диагностируют у Кустодиева туберкулез шейного отдела позвоночника, что, с учетом авторитета самого мэтра и его клиники, не могло вызывать сомнений и подтверждало как будто бы предположения петербургского профессора Яновского. Как и следовало ожидать, согласно наработанному опыту клиники, Кустодиеву предписывается регулярно принимать солнечные ванны, а с целью максимальной разгрузки и ограничения движений шейного отдела позвоночника на шею художника надевается корсет. Лечение рассчитано на длительный срок, о чем художник сообщает И.А.Рязановскому в отправленном в мае 1911 г. письме, в котором пишет, что лежит в постели уже две недели, и, кажется, до сентября отпускать его отсюда врачи не намерены. В августе художник сообщает тому же Рязановскому, что «боль в руке прошла, но через полтора месяца надо опять сюда поехать на всю зиму и, вероятно, весну, так как доктора только тогда ручаются за полное выздоровление». В начале сентября после проведенного курса лечения Кустодиев с женой и детьми выезжает домой, чтобы «проветриться». В начале ноября Кустодиев возвращается в швейцарскую клинику с целью возобновления лечения, которое по-прежнему сводилось к регулярному приему солнечных ванн на открытой веранде. Он продолжает носить корсет, который, естественно, вызывает у художника немалый дискомфорт. Но время шло. Кустодиев находился на лечении в клинике Ролье уже около 9 месяцев, а ожидаемого больным и обещанного врачами эффекта пока не наблюдалось. Кредит доверия у художника к швейцарским врачам исчерпан и Кустодиев готовится к отъезду на родину. Вернувшись из Швейцарии, Борис Михайлович снова вынужден работать над заказами петербургского света, несмотря на сохраняющиеся симптомы заболевания, существенно нарушающие качество жизни. Так проходят дни, недели, месяцы, но Кустодиев не забывает о своей мечте: «Занят сейчас кое-какими картинами, портретом и мечтаю все о большой работе как всегда, когда был здоров, не писал того, что хотел, а вот теперь смерть как хочется начать большую картину и тоже «купчих»: уж очень меня влечет все это!». Каких только купчих нет на полотнах Кустодиева! На ярмарках и на крестных ходах, на берегу Волги и на масленичных катаниях, горделивые павы, неприступные и в то же время веселые, полные бушующей жизни. В 1913 г. он начинает писать свою знаменитую «Купчиху», находящуюся ныне в Русском музее в Санкт-Петербурге (рис. 1). Только зимой 1912 г. Кустодиев заканчивает автопортрет по заказу флорентийской галереи Уффици (рис. 2). На портрете изображен щеголеватый мужчина в богатой шубе и барской шапке, с пышными усами, на фоне Троице-Сергиевой Лавры, занесенной снегом. Взгляд немного озорной, но в то же время и печальный. Ведь еще недавно художник долго лечился в Швейцарии, много перестрадал, а главное – не получил ожидаемого эффекта от лечения. Ввиду того, что боли в руке продолжают беспокоить, художник снова консультируется с петербургскими врачами, которые, как и прежде, советуют временно воздержаться от работы, дать отдых руке. А еще могут быть полезны морские ванны, например, на юге Франции. В мае 1913 г. художник с женой и детьми прибывают в местечко Жуан-ле-Пэн, недалеко от Канн. После месячного пребывания на морском курорте, не почувствовав отчетливого улучшения, Кустодиев направляется домой, но по пути останавливается в Берлине. Он намеревается получить консультацию у знаменитого невропатолога Германа Оппенгейма, наиболее известного своими трудами по вопросам сифилиса центральной нервной системы, энцефалитов, полиневритов, опухолей головного и спинного мозга. После тщательного обследования профессор Г.Оппенгейм делает неожиданное заключение: «У вас никогда никакого костного туберкулеза не было. Снимите корсет. У вас заболевание спинного мозга, видимо, опухоль в нем, нужна операция. Отвезите детей домой и возвращайтесь в Берлин в клинику». В ноябре 1913 г. в Берлине Борису Кустодиеву была сделана первая операция. О характере операции можно косвенно судить по письму жены Кустодиева актеру и режиссеру Художественного театра В.В.Лужскому: «…Ему сделали 12-го утром серьезную операцию. Вскрыли два первых грудных позвонка и найдено скопление жидкости, как и предполагал профессор Оппенгейм, под оболочкой мозга. Сделана операция доктором Краузе в присутствии профессора Оппенгейма. Прошла она благополучно и сейчас все идет хорошо, доктора довольны. Конечно, он еще страдает, и надо еще время, чтобы все зажило, но наркоз он перенес хорошо… Руки пальцы у него двигаются, так что надеюсь, все придет в порядок…». Таким образом, Оппенгейм, подозревающий опухоль, оказался прав, подтвердив лишний раз свое высокое реноме диагноста. Видимо, полностью удалить опухоль не удалось, поскольку врачи предупредили, что возможны рецидивы болезни и через год-два операцию придется повторить. Кустодиев возвращается в Петербург с чувством надежды и верой, что все худшее позади. Ведь боли исчезли, хотя ноги еще не вполне слушаются, но, как обещают врачи, со временем все наладится. В Петербурге Кустодиева наблюдают невролог Э.И.Гизе и профессор Кауфманской общины Г.Ф.Цейдлер, видный хирург того времени. Однако восстановление больного идет медленно, болезнь не намерена совсем отступить. В обстановке всеобщей мобилизации в связи с началом в августе 1914 г. Первой мировой войны Кустодиев получает медицинское свидетельство, в котором говорится, что «…академик живописи Борис Михайлович Кустодиев страдал опухолью спинного мозга, подвергся по этому поводу операции в Берлине (профессор Краузе), но до сих пор страдает заболеваниями спинного мозга и поэтому совершенно непригоден к военной службе». Несмотря на новые симптомы временно притихшего недуга, он с необыкновенным подъемом создает одну за другой такие картины, как «Красавица», «Девушка на Волге». Рассказывают, как почти свихнулся некий митРис. 1 Б.М.Кустодев. «Купчиха за чаем». Рис. 2. Б.М.Кустодиев. «Автопортрет». 1912 г. рополит, узрев одну из его картин: «Видимо, диавол водил дерзкой рукой художника Кустодиева, когда он писал свою «Красавицу», ибо смутил он навек покой мой. Узрел я ее прелесть и ласковость и забыл посты и бдения. Иду в монастырь, где и буду замаливать грехи свои». Нельзя не удивиться силе кисти художника, вызвавшего такую бурю чувств у подготовленного к искушениям «святого старца». В связи с сохраняющимися симптомами врачи вновь рекомендуют курортное лечение. Художник едет в Ялту. Больному с опухолевым заболеванием проводилась классическая бальнеотерапия, которая, как известно, категорически противопоказана таким пациентам. Не удивительно, что эффект от подобного лечения Рис. 3. Б.М.Кустодиев за работой. Рис. 4. Б.М.Кустодиев. «Русская Венера». 1926 г. отсутствовал, о чем красноречиво свидетельствует ремарка Кустодиева в письме к В.В.Лужскому: «…Про себя не пишу – все то же, или даже думается, что хуже». Художника угнетает то, что лечение грязями не принесло никакого облегчения и впадает в состояние депрессии. «У меня апатия и хандра. Ничего делать не хочется. Несмотря даже на здешнее хваленое тепло и солнышко, очень тоскливо и скучно». С учетом прогрессирования болезни художника встает вопрос о повторной операции. Ведь о ее необходимости предупреждали в клинике Оппенгейма. Как решиться на новое хирургическое вмешательство, которое не могло дать никаких гарантий на благополучный исход... Но ведь «каждое существо хочет жить, даже таракан» – появляется запись в записной книжке Кустодиева и он вновь обращается к профессору Цейдлеру, настоятельно рекомендующему оперативное вмешательство. Итак, в марте 1916 г. Кустодиев госпитализируется для очередного оперативного вмешательства. Оперировать художника решается профессор Лев Андреевич Стуккей. О некоторых подробностях операции можно узнать из воспоминаний дочери художника: «Дали общий наркоз на пять часов. Мама ждет в коридоре… Наконец, профессор Цейдлер вышел сам и сказал, что обнаружен темный кусочек чего-то в самом веществе спинного мозга ближе к груди, возможно, придется перерезать нервы, чтобы добраться до опухоли, нужно решать, что сохранить больному – руки или ноги. «Руки оставьте, руки! – умоляла мама. – Художник – без рук! Он жить не сможет». Врачи предупредили, что работоспособность вернется не сразу и в течение полугода лучше вообще никак не напрягать руки. Полгода Борис Михайлович провел в больнице. Ему категорически запрещено работать. Столь же категорично этот мягкий и застенчивый от природы человек заявляет: «Если не позволите мне писать, я умру». Врачи и слушать не хотят. Но разве знали его эти добросовестные эскулапы! Через год Кустодиев будет возвращаться из Выборга в Петроград. Он уже не мог вставать с кресла и его поместили в «собачий» вагон. Все четыре часа пути Борис Михайлович рисовал своих попутчиков-псов! Дорога ему понравилась, он сказал: «Делай, что хочешь – никому не мешаешь!». Еще в больнице Кустодиев начал работать. По его признанию, «голова пухла от будущих картин» – графика, скульптура, театральные декорации. Кустодиев мужественно переносит выпавшие на его долю испытания. После повторной операции у него развился необратимый паралич нижней части тела. Отныне «жизненное пространство» сузилось до четырех стен тесной мастерской, а весь мир, который он мог наблюдать, оказался ограничен оконной рамой, за которой синел купол церкви, а по тротуару лишенной деревьев петербургской улицы шаркала толпа куда-то спешащих прохожих. Однако, несмотря на то, что, по словам самого художника, его «миром стала моя комната», он говорил: «Картины в моей голове сменяются, как кино». После выхода из клиники в квартире Кустодиева собираются члены объединения «Мир искусства», о чем пишет в своем дневнике А.Н.Бенуа: «…в 3 часа заседание «Мира искусства» у Кустодиева. Несчастный! Он не перестает заниматься живописью (и вполне успешно), но совершенно больше не владеет ногами и передвигается по квартире в катальном кресле…» (рис. 3). Прикованный к постели, художник пишет своей жене, Юлии Евстафьевне: «Несмотря на все, я иногда удивляюсь еще своей беспечности какой-то, где-то внутри лежащей, несмотря ни на что, радости жизни – просто вот рад тому, что живу, вижу голубое небо и горы – и за это спасибо». В начале 1923 г. симптомы болезни появляются снова. Вероятно, это было проявлением рецидива опухоли. Кустодиев переезжает в Москву, где начинает наблюдаться в хирургической клинике 2-го Московского медицинского института (ныне Российский государственный медицинский университет) у известного невропатолога профессора В.В.Крамера. Для проведения операции Кустодиеву в Москву пpиглашается один из основоположников нейрохирургии, немецкий пpофессоp О.Феpстеp, который в 1922–1924 гг. неоднокpатно пpиезжал по пpиглашению Советского Пpавительства в Pоссию, где вместе с В.В.Крамером принимал участие в лечении В.И.Ленина. Возможно, что в один из своих пpиездов в Москву О.Феpстеp и был приглашен В.В.Кpамеpом пpоконсультировать Кустодиева. В декабpе 1923 г. О.Феpстеp пpоизвел Б.М.Кустодиеву очередную (третью) опеpацию по удалению опухоли позвоночного канала. Однако и эта операция не привела к существенному изменению состояния художника. 50 | CONSILIUM MEDICUM | ТОМ 13 | № 7 | www.consilium-medicum.com | Но чем тяжелее было физическое состояние Кустодиева, тем самозабвенней он работал. За годы вынужденной неподвижности он создал лучшие свои вещи, в них – ни тени пессимизма, свидетельств его страданий. Картины по-прежнему лучатся теплом доброй усмешки, заполнены точными, будто с натуры списанными деталями исконно русской жизни, быта. Он работает и как портретист, и как театральный художник, осваивает гравюру по дереву, лишь мрамора перестала касаться слабеющая рука. Не заметно в полотнах ни тягот Первой мировой войны, ни революции, ни голода и холода, ни разрухи. Конечно, они отягощали жизнь, но не отражались на холсте. Кустодиевские полотна этой поры сравнительно невелики по размерам, в среднем 1×1 м, но не потому, что туго было с холстом, красками (хотя и это случалось). Просто граница картины должна была быть там, куда дотягивалась кисть прикованного к креслу художника. За год до своей кончины Кустодиев завершил картину «Русская Венера» – одно из жизнелюбивых полотен художника (рис. 4). Прекрасное обнаженное тело молодой женщины, крепкое, здоровое, излучающее аромат свежести, чистоты. Водопад золотистых волос, глаза, будто васильки в степной ржи, лицо, далекое от классической правильности, но притягательное, доброе. Непринужденный, по-своему грациозный и величавый жест, неприхотливая обстановка простой деревенской баньки. Ну как поверить, что эта великолепно выписанная картина пышущей здоровьем, нагой молодой женщины создавалась в то время, когда художник говорил, что «…меня мучит по ночам один и тот же кошмар: черные кошки впиваются острыми когтями в спину и раздирают позвонки...». А правая рука стала слабеть и усыхать. Холста для «Венеры» не нашлось. И он писал ее на обороте какой-то своей старой, считавшейся неудачной, картины. В создании полотна участвовала семья. Брат Михаил приспособил блоки и противовесы для полотна. Позировала, как и для многих других полотен, дочь. За отсутствием веника ей пришлось держать в руках линейку. Сын взбивал в деревянной бадье пену, чтобы изображение даже этой второстепенной детали было близким к реальности. Глядя на кустодиевских красавиц – русских Венер, купальщиц – невольно возникают ассоциации со знаменитыми обнаженными Ренуара. И мы начинаем выискивать какие-то общие черты, некую общность эстетики наготы в изображении обнаженного женского тела. Ренуар в последние годы жизни писал много картин с обнаженными женщинами. Оба художника жили в одно и то же время, обоих можно считать самыми солнечными живописцами, несмотря на то, что каждому из них судьбой было уготовлено немало испытаний, связанных с тяжелым инвалидизирующим заболеванием (Ренуар страдал тяжелым ревматоидным артритом). Символично, что под конец жизни обоих художников, которые не могли передвигаться самостоятельно, ввезли на креслах в знаменитые мировые сокровищницы искусства: для Ренуара специально в выходной день был открыт Лувр, а Кустодиев, поднятый в кресле-каталке на руках, совершил длительную экскурсию по Эрмитажу. Оба художника словно прощались с прекрасным миром живописи, которой они отдали всю свою жизнь. В марте 1927 г. художник получает разрешение Наркомпроса выехать в Германию для лечения в клинике О.Ферстера, но поездке этой не суждено было состояться. Ослабленный организм оказался не в силах противостоять возникшей инфекции. В конце мая после поездки на дачу к А.Н.Толстому художник заболевает пневмонией, ставшей для него фатальной. Анализ заболевания Б.М.Кустодиева позволяет высказать предположение о наличии у художника опухоли, локализовавшейся в спинномозговом канале. Именно такой диагноз впервые поставил Кустодиеву Г.Оппенгейм. Среди подобных опухолей различают экстрамедуллярные (вне спинного мозга), исходящие из корешков или мозговых оболочек, и интрамедуллярные, поражающие непосредственно спинной мозг. Поскольку точно установить локализацию опухоли (корешки или мозговые оболочки) в то время было трудно, то диагноз Оппенгейма звучал именно как «опухоль спинномозгового канала». Примерно 70% спинальных интрадуральных опухолей являются экстрамедуллярными. Наиболее частым первым симптомом является боль давящего, жгучего характера. Чаще всего беспокоят боли в руке, плече, спине, лопатке («просыпаюсь от страшной боли в локте и лопатке»), а опухоли, локализующиеся в шейном отделе спинного мозга, могут вызывать затылочные головные боли, как это и наблюдалось у Кустодиева, которому из-за сильнейших головных болей, сопровождавшихся рвотой, приходилось по нескольку дней лежать, закутав голову теплым платком. Постепенно по мере роста опухоли у больных развиваются нарушения чувствительности, а в дальнейшем и двигательные расстройства, которые проявляются в зависимости от размеров и локализации опухоли либо небольшой слабостью в одной или нескольких мышцах, либо парезами и параличами. Вслед за двигательными расстройствами возникают нарушения «тазовых функций», что создает дополнительные проблемы и существенно ухудшает качество жизни. Именно такая хронология симптомов наблюдалась у Б.Кустодиева. Что касается характера опухолевого процесса, можно предполагать наличие доброкачественной опухоли, хотя, судя по необходимости повторных операций, нельзя исключить рецидивы опухоли, которые более типичны для злокачественных опухолей. Основным методом лечения больных с экстрамедуллярными опухолями является их хирургическое удаление, что и было предложено художнику профессором Оппенгеймом. И все-таки, несмотря на три операции, Кустодиеву так и не удалось оставить «кресло-коляску», хотя сведений о том, сохранялся ли в последние годы жизни художника болевой синдром, не появлялось. Безусловно, болезнь не могла не отpазиться на полотнах художника. Живопись была, пожалуй, и способом уйти не только от физического недуга, но и от поpой очень тяжелого душевного состояния. В одном из своих писем жене он писал: «...Я нездоpов... все, чем дpугие живут, для меня уже невозможно.... В жизни, котоpая катится так быстpо pядом и где нужно себя всего отдать, участвовать я уже не могу – нет сил». Многие знатоки и исследователи творчества художника считают, что поздние картины Кустодиева – это средство преодоления его тяжелой болезни и реализации своих желаний. По мнению российского нейрохирурга В.В.Крылова, знатока и любителя творчества Б.Кустодиева, физический недуг художника, связанный с поражением спинного мозга, в частности, невозможность сексуальных отношений, не могли не повлиять на художественное изображение женщин с красивыми пышными формами, белыми пухлыми руками, в красочных нарядах. Однако от этих пышнотелых красавиц не веет откровенной сексуальностью, в отличие, например, от того же Ренуара или дамочек Буше. Измученный болезнью Кустодиев никак не мог смириться с мыслью о близкой смерти и ушел из этого мира так, будто его подстрелили на взлете. Один из художников, участвовавших в похоронах, почти прорыдал: «Плачет природа. Скучно ей без Кустодиева!» Но когда гроб стали опускать в могилу, солнце вдруг яростно вырвалось из туч и воссияло! Незадолго до смерти Борис Михайлович просит посадить на его могиле березу и не ставить надгробную плиту. Он ушел, но с нами остались его картины – праздник России, праздник русской живописи.